Редкий развод проходит безболезненно, а если в распадающейся семье есть дети, зачастую разгораются настоящие драмы. Порой поделить совместно нажитое имущество мирно и цивилизованно не получается, что уж говорить о “детском” вопросе. Начинаются судебные тяжбы. Но, как показывает практика, в большинстве случаев после развода детей “присуждают” матери, а отлученному от них отцу в лучшем случае приходится довольствоваться ролью “воскресного папы”. Однако не все экс-мужья спешат сложить оружие.
На интервью Дмитрий прибежал прямо с заседания очередного суда. Борьба за дочь и сына продолжается не первый год. Борьба с женщиной, которая, судя по всему, во главу угла ставит отнюдь не счастье своих детей. Борьба с теми, кто привык штамповать решения и упорно не желает вникать в нюансы. С дочерью Евгения не общается месяцами. Шестилетний сынишка и слышать не хочет о том, чтобы съездить к маме в гости, не говоря уже о том, чтобы жить с ней. Но суд разрубил этот гордиев узел одним махом: дочь оставить с отцом, сына — с матерью.
— Наша история начиналась весьма тривиально: я женился на женщине, которая до этого никогда не была замужем, но уже растила дочь. Потом у нас родились общие дети — Алина и Игорек. Спустя какое-то время жена загуляла, начала пить, приходила домой под утро, детьми не занималась. Бывало, и руку на них поднимала, и обзывала нецензурными словами. Я долго терпел. Знаете, мужчины — мы такие: не любим что-то менять в устоявшейся жизни. Готовы на многое закрывать глаза лишь бы сохранить привычный уклад. Однако рано или поздно терпению приходит конец. Невыносимо жить в одной квартире с человеком, который постепенно теряет человеческий облик и готов отравить жизнь всем, кто его окружает. Я до сих пор уверен, что ни Алина, ни Игорь Евгении не нужны. Просто она ловко шантажирует меня своими материнскими правами. Но не могу понять — в отместку за что? Что, несмотря ни на что, старался быть хорошим мужем?..
Два года назад семья окончательно распалась. Из-за постоянных скандалов и провокаций со стороны бывшей жены Дмитрий переехал с детьми из четырехкомнатной минской квартиры в однокомнатную в Минском районе, к своей матери.
— Судите сами: как можно было дальше жить вместе, если нас постоянно навещали наряды милиции? Евгения прятала тетради и дневник Алины, а потом заявляла, что это по моей вине дочь приходит в школу неподготовленной. Рисовала на школьном ранце Алины и на стенах нашей квартиры кресты, пробивала ножницами одежду ребенка, выбрасывала игрушки, подаренные малышу. Дошло до того, что побила Алину, а свою старшую, уже совсем взрослую дочь довела до попытки суицида. В суде и вовсе заявила, что я педофил, сплю с собственной дочерью. Пришлось проходить психиатрическую экспертизу, беседовать с психологами. Со временем я понял, что бывшая супруга задалась целью сделать мою жизнь невыносимой. И ей плевать на то, что страдают в первую очередь дети, которые все это видят, понимают и делают выводы…
В суде, когда решался вопрос места жительства детей, Евгения сама отказалась от Алины. Дочка, которой к тому времени уже исполнилось 12 лет, заявила, что хочет жить со мной. С тех пор мать не только не общается с Алиной, но и, случайно встретившись с ней в городе, норовит прилюдно унизить, обругать. При детях и бывшей свекрови, не стесняясь, грозилась вырастить из Алины проститутку. Что касается шестилетнего Игоря, то к его желаниям проживать с папой никто не прислушался.
— У нас вообще не учитывается мнение детей младше 10 лет, — продолжает Дмитрий. — А знаете, что сказала судья, когда в перерыве между заседаниями ей задали вопрос, как можно разделять детей и отправлять дочь к отцу, а сына — к матери? Она усмехнулась и заявила: “Так это ж сейчас модно! Как в Америке…” Уже прошло два года, но судебные исполнители не могут забрать мальчика. Игорек запирает двери своей комнаты, плачет, прячется от “чужих дядек”. Обнимает меня и спрашивает: “Папочка, ну когда же все это закончится? Почему мы не можем спокойно быть вместе, почему все лезут в нашу жизнь?” Что я могу ответить своему сынишке? Что большинство чиновников у нас предпочитает слепо исполнять негласный закон? Помню, один из “юридических” начальников, посмотрев на реакцию Игоря, в сердцах бросил: “Ребенок — не мешок картошки, который отец взвалит на плечи и отнесет матери!” Вы думаете, к нему кто-то прислушался? Нет. На прошлой неделе меня вызывали в суд, почему я не отдаю Игоря матери. А что я могу сделать? Насильно тащить малыша туда, куда он не хочет идти? И еще… Мне страшно представить, на что может пойти Женя, если решит отыграться на маленьком мальчике. В итоге судья приняла решение назначить психоэмоциональную экспертизу в отношении меня, бывшей жены и наших детей. Все это стоит недешево, а платить придется мне. Но страшно не это. Страшно то, что у детей сдают нервы. Однако я продолжаю бороться. Живу только ради них.
Дмитрий обреченно разводит руками и раз за разом повторяет одну мысль: почему у нас принято обвинять отцов во всех грехах? В судах не хотят принимать у отцов аудио— и видеозаписи, при этом им сложно доказать, какая мать на самом деле. Запрещают вести съемку телевидению. Почему? Почему суд почти всегда встает на сторону матери, какой бы она ни была? Неужели потому, что большинство судей, работников органов опеки, социальной сферы и сферы образования — женщины? Причем нередко женщины разведенные или несчастливые в браке? Не отсюда ли берет начало пагубная “гендерная солидарность” — отомстить мужику за то, что он — мужик? Не согласны? Давайте подискутируем…
(Имена героев публикации изменены.)
В Беларуси сейчас немногим более 12 тысяч отцов-одиночек. Не все они вдовцы. Некоторым пришлось пройти все семь кругов бюрократического ада, чтобы воссоединиться со своим ребенком. А кому-то не один год приходится вести борьбу за отцовские права.
ДЛЯ ЯСНОСТИ
Олег Бакулин, председатель ОО “Защита прав отцов и детей”:
— Я не спорю, возможно, в большинстве случаев детям лучше жить с матерью. Но ситуации бывают разные.
Допустим, у женщины, которая родила ребенка, есть материнский инстинкт. Зато отцовство — социальное приобретение. То есть у мужчины любовь зарождается только в том случае, когда он живет с ребенком, заботится о нем. Если разорвать связь отца с сыном или дочкой, его чувства будут угасать. 50 процентов отцов после развода утрачивают связи с детьми — это данные английского общественного объединения, аналогичного нашему.
Отцовство нужно культивировать. А у нас делают наоборот. Отцов, которые отстаивают свои права на ребенка, пытаются загнать в угол. Нельзя стричь всех под одну гребенку — и положительных, и тех, кто пьет. Если поднимать эту тему, сотни отцов расправят плечи. Будут знать, что у них есть права и их можно отстаивать.
Мнение
Дети — не разменная монета
Анна Неглинная, психолог:
— На самом деле с одинаковым сомнительным успехом шантажировать свою бывшую половинку умеют и женщины, и мужчины. Чаще всего детей выставляют разменной монетой в долгоиграющем споре — кто прав, кто виноват в том, что произошло.
Корень проблемы заключается в том, что наши семейные пары крайне редко разводятся цивилизованно. Скандалы, ругань, женская или мужская месть — бессмысленная и беспощадная — все это превратилось в норму жизни среди людей, у которых уже нет общей фамилии, но по-прежнему есть общий ребенок. Никто не хочет садиться за стол переговоров и, поступившись в какой-то степени своей гордостью, принципами, сделать так, как будет лучше для сына или дочки. Люди должны уметь разговаривать друг с другом. Без этого умения они разрушают не только свою жизнь, но и жизнь своих детей.
Orig: автор публикации-Людмила КОНОПЕЛЬК
